Организовывать атеистов все равно, что собирать в стадо кошек©
5927+лилииПишет Гость:
Это..это...восхитительно*__*Это ж один из моих любимых кинков*__*
31.01.2009 в 11:23
Когда Цуна поднимает руку, она натыкается на невидимую преграду. Душный запах цветов возвещает о том, что переход во времени завершился.
«Где это я?» - недоумевает Десятый, отодвигая в сторону препятствие, и в глаза ударяют слепящие лучи солнца. Щурясь, Цуна пытается разглядеть мир вокруг себя. Он находится в лесу, если судить по шумящим, раскачиваемым ветром, верхушкам деревьев. То, что он с трудом отодвинул в сторону, оказывается черной лакированной крышкой гроба, на которой выгравирован герб Вонголы. С каким-то наивным непониманием Цуна оглядывает свое ложе из белых лилий.
«Это гроб? Ч-что я здесь делаю?» - удивляется он. Лишь с опозданием, как и все очевидное, приходит осознание: если он оказался в будущем гробу, значит Десятый в этой эре…
«Мертв?!»
Похожий шок испытывает и Гокудера, стоящий в тени деревьев. Только он шокирован тем, что босс, живой, недоуменно сидит в собственном гробу. Хранитель Урагана тут же бросается перед Десятым на колени, который не сразу распознает в нем свою Правую руку и потому испуганно спрашивает:
- Г-гокудера-кун? – заикаясь, бормочет Цуна, постепенно узнавая Хаято во взрослом молодом мужчине. Приглядевшись, мальчик понимает, что тот не сильно изменился – все такой же вечно виновато-радостный взгляд, все те же повадки преданного и верного пса. Цуне сразу становится легче – этот мир не настолько пугающе неизвестный, если в нем есть Гокудера. Живой.
- Джудайме! – всю гамму эмоций, испытанную Хаято, когда он видит своего босса живым, описать невозможно. – Простите меня, Джудайме! Простите! – он прямо как и десять лет назад, почти бьется лбом о землю, раскаиваясь до глубины души.
Только сейчас причина гораздо более серьезная, чем тогда.
- Гокудера-кун, что со мной здесь произошло? Я переместился во времени… ну, знаешь, Базука Десятилетия Ламбо, - Цуна нервно смеется, почесывая затылок. У Гокудеры все сразу мутится и плывет в глазах от набежавших слез – так больно говорить. Он молчит, цепляясь руками за плечи Цуны, слишком сильно, и его Десятый морщится от боли.
Цуна утопает в запахе белых лилий, такой живой, такой теплый. Пусть Гокудера осознает, что это только на пять минут, а после Джудайме опять станет мертвым. Все ощущения обостряются до предела, Гокудера пытается разглядеть в маленьком Цуне каждую деталь, ощутить его жизнь в своих руках.
- Я не смог вас защитить… простите, - порывисто обнимает его мужчина, мысленно извиняясь еще и за то, что он сейчас собирался сделать с невинным еще Десятым.
Он был близок со своим взрослым боссом и не раз, но этот Джудайме явно еще даже не знает, как целоваться. Но сейчас, эти пять минут – это единственная возможность вновь побыть с Десятым, хотя бы… так. Цуна такой маленький, по сравнению с Хаято выглядит совсем еще ребенком, хотя он выглядел младше Гокудеры еще тогда, десять лет назад. А сейчас контраст усиливается еще больше, но это ничуть не смущает Хранителя, который просто хочет быть со своим боссом. Пусть даже с ребенком, пусть даже в гробу. Даже видя его округлившиеся от страха глаза, слыша будто приглушенные, на самом деле пронзительные его крики. Гокудера чувствует отголосок вины, когда укладывается Десятого обратно на белые лилии, но его быстро сметают недавние воспоминания.
…Вот босс гладит его по голове после оргазма, как хорошую собаку – и Гокудера счастлив, трется щекой об эту нежную руку, уже совсем не ребячью ладошку, а руку настоящего Десятого, горячую и ласковую, как солнце. Вот Джудайме уходит на переговоры с семьей Мильфиоре, и хочется его остановить, сказать, что это засада, но Гокудера ничего не делает. А после видит босса уже мертвым… Его отпевали в одном из итальянских соборов, роскошно, как и положено Десятому. Гокудера выбрал для него лучший гроб, какой только смог найти, наполнил его лилиями. Находился рядом с телом своего босса всю ночь – хоть это и было безумно страшно и больно, но кому, как не Правой руке принимать всю эту боль?.. Было странно видеть, как взрослый мужчина плачет навзрыд над остывшим уже телом. Все остальные очень сильно горевали, но боль и тоску преданного и верного Хаято понять не дано было никому…
А сейчас безвозвратно потерянный Джудайме вновь жив, Гокудера целует его губы с болезненной нежностью, а Цуна все равно пугается, но не отталкивает – и Гокудера благодарен ему за эту молчаливую покорность.
Мальчик отрешенно смотрит в ясное небо, обрамленное верхушками деревьев, позволяя себя целовать. Открытая поляна, и потому в глаза бьет яркое солнце, пуская блики на лакированную крышку гроба. Где, как не под открытым небом, хоронить босса Вонголы? Того, у кого кольцо Неба?.. Как только Гокудера отрывается от губ Джудайме, тому хочется забросать его вопросами, упреками, протестами – но слова застревают в горле, когда Хаято задирает на нем толстовку, гладит ладонями по разгоряченному телу.
- Что ты делаешь? – инстинктивно выгибается Цуна, пытаясь отпихнуть от себя эти ласковые руки. – Разве взрослый я?..
- Да, мы с то… с Джудайме уже давно любовники, - отвечает на повисший в смущении вопрос Гокудера.
Десятый едва кричит снова, шокированный таким положением дел, это слово прозвучало до невозможности пошло и противоестественно. И все же жалко этого Хаято – и у Цуны хватает ума, чтобы понять, как больно ему сейчас, и Десятый позволяет делать с собой, все, что угодно.
Когда Гокудера находился рядом с мертвым боссом, то его кожа была ледяной и безжизненной, и это будто иголочками терзало сердце, льдинками жгло пальцы. А сейчас – вновь ощущение пульса под руками, ощущение того, как бьется жизнь в Десятом, как Пламя, будто плавившее Гокудеру изнутри.
«Ты приказал уничтожить все кольца. Ты сам пошел в штаб Мильфиоре, зная, что погибнешь. Ты, как всегда, заботился не о себе».
А Гокудера не смог позаботиться о Десятом, и чувство вины скользит в каждом его прикосновении, в каждом поцелуе. Цуна не сопротивляется, с ужасным стыдом ощущая, что ему нравится все это, несмотря на полную аморальность. Ведь он лежит в гробу, в своем собственном! А его Хранитель уже стаскивает с него штаны. Мир переворачивается, когда Гокудера входит в своего босса, такого непривычно маленького. И шепчет только «простите, простите, простите», осознавая, что почти рвет Цуну, что лишает его девственности в таком возрасте.
Десятый хрипит, пытается уцепиться пальцами за хоть что-нибудь, но лишь мнет белые, сладко пахнущие лепестки. Ему безумно больно, но между тем это все так неправильно, что завораживает и толкает попробовать еще и еще. Цуна никогда не целовался даже с девочками, и сейчас для него все в первый раз, он даже теоретически плохо представлял, что такое может происходить между людьми одного пола. Это же Савада Цунаеши, о чем вы?
Гокудера прерывисто вздыхает, как будто всхлипывает, и… все заволакивают клубы розового дыма, и на месте взрослого Гокудеры появляется изумленный подросток.
- О, Джудайме!.. – восклицает тот, тут же осознавая свое положение, резко краснеет. – Простите меня, Джудайме! – он пытается вырваться, мечтая больше всего на свете провалиться сквозь землю от стыда. "Что здесь делал взрослый я?!"
- Нет уж, продолжай, раз начал, - неожиданно выдает Цуна, ощущая, как стало полегче, ведь Гокудера уменьшился, да и подростком он как-то роднее и ближе. И если им суждено в будущем стать любовниками, можно начинать уже прямо сейчас.
- Да, как прикажете... - бормочет Гокудера, покраснев, начиная неумело толкаться в своего босса. Еще неуверенно они подстраиваются под общий темп, а когда это удается – сознание затапливает духота солнца и плывет по воздуху аромат белых лилий и лакированного дерева.
Они оба кончают почти одновременно, и Цуна как будто привычно гладит Гокудеру по волосам.
- Что Джудайме делает в гробу? Что делал я в этом времени – позволил вам умереть! - корчится Хаято в муках, когда уже после оргазма оглядывается и оценивает обстановку. Опять эта непробиваемая пелена вины в его глазах - и Цуне самому становится горько и стыдно, как он мог умереть, как он может заставлять Гокудеру так страдать из-за него?
- Успокойся, Гокудера, - примиряюще просит Цуна, быстро оправившийся после столь неожиданного своего первого раза. – Раз мы здесь, мы сделаем так, чтобы я не умер. Нам нужно лишь убить этого парня в очках.
И Гокудера уверенно кивает со стальным блеском в глазах. Он сделает все, что возможно, чтобы его Десятый не оказался мертвым. Хотя, если признаться, Цуна хорошо смотрелся на фоне белых цветов с раскинутыми в стороны ногами…
- Я не позволю вам умереть, Джудайме! – Гокудера встает перед ним на колени, прикладывая руку к сердцу.
- Жалкое зрелище, - послышался из-за деревьев презрительный женский голос.
URL комментария«Где это я?» - недоумевает Десятый, отодвигая в сторону препятствие, и в глаза ударяют слепящие лучи солнца. Щурясь, Цуна пытается разглядеть мир вокруг себя. Он находится в лесу, если судить по шумящим, раскачиваемым ветром, верхушкам деревьев. То, что он с трудом отодвинул в сторону, оказывается черной лакированной крышкой гроба, на которой выгравирован герб Вонголы. С каким-то наивным непониманием Цуна оглядывает свое ложе из белых лилий.
«Это гроб? Ч-что я здесь делаю?» - удивляется он. Лишь с опозданием, как и все очевидное, приходит осознание: если он оказался в будущем гробу, значит Десятый в этой эре…
«Мертв?!»
Похожий шок испытывает и Гокудера, стоящий в тени деревьев. Только он шокирован тем, что босс, живой, недоуменно сидит в собственном гробу. Хранитель Урагана тут же бросается перед Десятым на колени, который не сразу распознает в нем свою Правую руку и потому испуганно спрашивает:
- Г-гокудера-кун? – заикаясь, бормочет Цуна, постепенно узнавая Хаято во взрослом молодом мужчине. Приглядевшись, мальчик понимает, что тот не сильно изменился – все такой же вечно виновато-радостный взгляд, все те же повадки преданного и верного пса. Цуне сразу становится легче – этот мир не настолько пугающе неизвестный, если в нем есть Гокудера. Живой.
- Джудайме! – всю гамму эмоций, испытанную Хаято, когда он видит своего босса живым, описать невозможно. – Простите меня, Джудайме! Простите! – он прямо как и десять лет назад, почти бьется лбом о землю, раскаиваясь до глубины души.
Только сейчас причина гораздо более серьезная, чем тогда.
- Гокудера-кун, что со мной здесь произошло? Я переместился во времени… ну, знаешь, Базука Десятилетия Ламбо, - Цуна нервно смеется, почесывая затылок. У Гокудеры все сразу мутится и плывет в глазах от набежавших слез – так больно говорить. Он молчит, цепляясь руками за плечи Цуны, слишком сильно, и его Десятый морщится от боли.
Цуна утопает в запахе белых лилий, такой живой, такой теплый. Пусть Гокудера осознает, что это только на пять минут, а после Джудайме опять станет мертвым. Все ощущения обостряются до предела, Гокудера пытается разглядеть в маленьком Цуне каждую деталь, ощутить его жизнь в своих руках.
- Я не смог вас защитить… простите, - порывисто обнимает его мужчина, мысленно извиняясь еще и за то, что он сейчас собирался сделать с невинным еще Десятым.
Он был близок со своим взрослым боссом и не раз, но этот Джудайме явно еще даже не знает, как целоваться. Но сейчас, эти пять минут – это единственная возможность вновь побыть с Десятым, хотя бы… так. Цуна такой маленький, по сравнению с Хаято выглядит совсем еще ребенком, хотя он выглядел младше Гокудеры еще тогда, десять лет назад. А сейчас контраст усиливается еще больше, но это ничуть не смущает Хранителя, который просто хочет быть со своим боссом. Пусть даже с ребенком, пусть даже в гробу. Даже видя его округлившиеся от страха глаза, слыша будто приглушенные, на самом деле пронзительные его крики. Гокудера чувствует отголосок вины, когда укладывается Десятого обратно на белые лилии, но его быстро сметают недавние воспоминания.
…Вот босс гладит его по голове после оргазма, как хорошую собаку – и Гокудера счастлив, трется щекой об эту нежную руку, уже совсем не ребячью ладошку, а руку настоящего Десятого, горячую и ласковую, как солнце. Вот Джудайме уходит на переговоры с семьей Мильфиоре, и хочется его остановить, сказать, что это засада, но Гокудера ничего не делает. А после видит босса уже мертвым… Его отпевали в одном из итальянских соборов, роскошно, как и положено Десятому. Гокудера выбрал для него лучший гроб, какой только смог найти, наполнил его лилиями. Находился рядом с телом своего босса всю ночь – хоть это и было безумно страшно и больно, но кому, как не Правой руке принимать всю эту боль?.. Было странно видеть, как взрослый мужчина плачет навзрыд над остывшим уже телом. Все остальные очень сильно горевали, но боль и тоску преданного и верного Хаято понять не дано было никому…
А сейчас безвозвратно потерянный Джудайме вновь жив, Гокудера целует его губы с болезненной нежностью, а Цуна все равно пугается, но не отталкивает – и Гокудера благодарен ему за эту молчаливую покорность.
Мальчик отрешенно смотрит в ясное небо, обрамленное верхушками деревьев, позволяя себя целовать. Открытая поляна, и потому в глаза бьет яркое солнце, пуская блики на лакированную крышку гроба. Где, как не под открытым небом, хоронить босса Вонголы? Того, у кого кольцо Неба?.. Как только Гокудера отрывается от губ Джудайме, тому хочется забросать его вопросами, упреками, протестами – но слова застревают в горле, когда Хаято задирает на нем толстовку, гладит ладонями по разгоряченному телу.
- Что ты делаешь? – инстинктивно выгибается Цуна, пытаясь отпихнуть от себя эти ласковые руки. – Разве взрослый я?..
- Да, мы с то… с Джудайме уже давно любовники, - отвечает на повисший в смущении вопрос Гокудера.
Десятый едва кричит снова, шокированный таким положением дел, это слово прозвучало до невозможности пошло и противоестественно. И все же жалко этого Хаято – и у Цуны хватает ума, чтобы понять, как больно ему сейчас, и Десятый позволяет делать с собой, все, что угодно.
Когда Гокудера находился рядом с мертвым боссом, то его кожа была ледяной и безжизненной, и это будто иголочками терзало сердце, льдинками жгло пальцы. А сейчас – вновь ощущение пульса под руками, ощущение того, как бьется жизнь в Десятом, как Пламя, будто плавившее Гокудеру изнутри.
«Ты приказал уничтожить все кольца. Ты сам пошел в штаб Мильфиоре, зная, что погибнешь. Ты, как всегда, заботился не о себе».
А Гокудера не смог позаботиться о Десятом, и чувство вины скользит в каждом его прикосновении, в каждом поцелуе. Цуна не сопротивляется, с ужасным стыдом ощущая, что ему нравится все это, несмотря на полную аморальность. Ведь он лежит в гробу, в своем собственном! А его Хранитель уже стаскивает с него штаны. Мир переворачивается, когда Гокудера входит в своего босса, такого непривычно маленького. И шепчет только «простите, простите, простите», осознавая, что почти рвет Цуну, что лишает его девственности в таком возрасте.
Десятый хрипит, пытается уцепиться пальцами за хоть что-нибудь, но лишь мнет белые, сладко пахнущие лепестки. Ему безумно больно, но между тем это все так неправильно, что завораживает и толкает попробовать еще и еще. Цуна никогда не целовался даже с девочками, и сейчас для него все в первый раз, он даже теоретически плохо представлял, что такое может происходить между людьми одного пола. Это же Савада Цунаеши, о чем вы?
Гокудера прерывисто вздыхает, как будто всхлипывает, и… все заволакивают клубы розового дыма, и на месте взрослого Гокудеры появляется изумленный подросток.
- О, Джудайме!.. – восклицает тот, тут же осознавая свое положение, резко краснеет. – Простите меня, Джудайме! – он пытается вырваться, мечтая больше всего на свете провалиться сквозь землю от стыда. "Что здесь делал взрослый я?!"
- Нет уж, продолжай, раз начал, - неожиданно выдает Цуна, ощущая, как стало полегче, ведь Гокудера уменьшился, да и подростком он как-то роднее и ближе. И если им суждено в будущем стать любовниками, можно начинать уже прямо сейчас.
- Да, как прикажете... - бормочет Гокудера, покраснев, начиная неумело толкаться в своего босса. Еще неуверенно они подстраиваются под общий темп, а когда это удается – сознание затапливает духота солнца и плывет по воздуху аромат белых лилий и лакированного дерева.
Они оба кончают почти одновременно, и Цуна как будто привычно гладит Гокудеру по волосам.
- Что Джудайме делает в гробу? Что делал я в этом времени – позволил вам умереть! - корчится Хаято в муках, когда уже после оргазма оглядывается и оценивает обстановку. Опять эта непробиваемая пелена вины в его глазах - и Цуне самому становится горько и стыдно, как он мог умереть, как он может заставлять Гокудеру так страдать из-за него?
- Успокойся, Гокудера, - примиряюще просит Цуна, быстро оправившийся после столь неожиданного своего первого раза. – Раз мы здесь, мы сделаем так, чтобы я не умер. Нам нужно лишь убить этого парня в очках.
И Гокудера уверенно кивает со стальным блеском в глазах. Он сделает все, что возможно, чтобы его Десятый не оказался мертвым. Хотя, если признаться, Цуна хорошо смотрелся на фоне белых цветов с раскинутыми в стороны ногами…
- Я не позволю вам умереть, Джудайме! – Гокудера встает перед ним на колени, прикладывая руку к сердцу.
- Жалкое зрелище, - послышался из-за деревьев презрительный женский голос.
Это..это...восхитительно*__*
@настроение: ^___^
@темы: |~KHR~|, |~5927~|, |~OTP~|, |~fanfics~|, |~любовь и обожание~|